Всего одиннадцать! или Шуры-муры в пятом «Д» - Страница 4

Все тут странное и непривычное. Класс маленький, всего восемнадцать человек. Со мной – девятнадцать. Меня сюда и приняли, потому что место было. То ли дело в моей старой школе – тридцать пять учеников, и девчонок в два раза меньше, чем мальчишек. Вот где было клево! В четвертом классе мой рюкзак трое таскали, по очереди. А еще пятеро им завидовали. Там я была самая красивая и самая крутая. И все хотели со мной дружить. И буква у класса была хорошая – «А». Четвертый «А». Как звучит! А здесь? Пятый «Д» – «дэшки». Никогда такого не слышала. И кстати, почему именно «Д»? В школе всего четыре пятых класса: «А», «Б», «В» и вдруг сразу «Д». А где «Г»? Почему ее пропустили? Получается, на самом деле мы – пятый «Г»? Жуть какая-то. И надо было папе записать меня именно в этот дурацкий класс!

Сегодня суббота, и мы едем в цирк, всем классом. Я не хочу ехать, но мама говорит, что нельзя отрываться от коллектива. Я пытаюсь ей объяснить, что я и так не в коллективе, я уже оторванная от него. И что мой коллектив остался там, в старой школе. А здесь не коллектив, а банка с ядовитыми пауками. Но мама не слышит. Она никогда меня не слышит.

И я еду. Хорошо, что папы нет дома и я могу надеть джинсы. Хотя мама протягивает мне форму. Она говорит, что это школьное мероприятие, и я должна там выглядеть ученицей. Но я решаю, что лучше целый год буду терпеть папины «меры», чем появлюсь в цирке, как идиотка, в школьной форме.

Я наконец-то одеваюсь нормально. И беру любимую сумку. И распускаю волосы. Они у меня пышные и волнистые. Если не утягивать их резинками и заколками, они рассыпаются по плечам светлыми воздушными локонами и выглядят как у моделей в рекламе. Хочу еще накрасить губы (всего лишь блеском, не помадой), но мама мертвой хваткой впивается в мою руку и набирает папин номер. Вырываюсь и бегу из дома так, с ненакрашенными губами.

Но зато это шок! Для всех. И в первую очередь для Мальцевой и ее свиты. Они меня даже не узнают сначала. А когда узнают, то застывают с разинутыми ртами. И прирастают к сиденьям. А я небрежной походкой прохожу мимо них в конец автобуса. Всю дорогу до цирка я вижу, как они шепчутся и стараются не оглядываться. А блондинчик рядом со мной (кажется, Белоусов) вообще не сводит с меня глаз. Когда я поворачиваюсь и в упор смотрю на него, он краснеет и опускает голову. И долго пялится на свои кроссовки.

Ну, кажется, не все так плохо. Жизнь налаживается.

Никита

В фойе огромного красивого цирка шумно и людно. Кажется, что здесь собрался весь город. Наш класс толпится перед входом в зал, а Елена Васильевна постоянно нас пересчитывает. Видимо, боится, что мы потеряемся в толпе. Просит никуда не уходить без ее разрешения. Зря волнуется: никто даже с места не двигается. Мальчишки плотным кольцом окружили Егора с планшетом. Он им показывает, как в игре закладывать «бомбочки» на мосту, чтобы противник не смог их разминировать. А девчонки выстроились возле Мальцевой, наряды свои демонстрируют. Они всегда так делают, когда мы куда-то едем с классом. И почему девчонкам обязательно хвастаться друг перед дружкой? Вечное соревнование у них – кто моднее оделся. Для чего? Чепуха какая-то. Они и в сторону мальчишек поглядывают и специально громко хохочут. Ой, посмотрите, как нам весело! Наверное, над клоунами так смеяться не будут, как сейчас. Они всерьез думают, что все сейчас оторвутся от стрелялки и обратят на них внимание?

Я тоже в толпе мальчишек, возле Егора. Только смотрю не на экран планшета, а на Ангелину, которая одиноко стоит в стороне. Когда я на нее смотрю, у меня приятно щекочет в горле, а по спине бегут ледяные мурашки, хотя в фойе совсем не холодно.

– Понятно теперь? Кит, ау, ты где? – говорит вдруг Егор и щелкает пальцами перед моим лицом. – Куда ты смотришь?

– Сюда, на мост, – говорю я и тыкаю пальцем в экран. – Куда мне еще смотреть?

В зале я меняюсь местами с высоким Бондаревым, говорю, что мне не видно арену. Егор недовольно бухтит, что я от него ушел и теперь ему не с кем поприкалываться. Но с моего места и правда не видно, а с места Бондарева она как на ладони. Не арена, конечно. Ангелина.

Я почти не смотрю представление, не обращаю внимания на возню, выкрики и смех моих соседей. В полумраке зала я вижу только ее силуэт. И мне почему-то хорошо оттого, что она здесь.

С этим же ощущением я еду домой.

– Ну как тебе? – спрашивает папа. – Понравилось?

– Очень! – искренне говорю я.

– Ну надо же, – удивляется мама. – А маленький был, цирк терпеть не мог.

– Растет парень, – говорит папа и скачет по комнате с Маринкой на шее. – Давно ли я тебя вот так же катал? Словно вчера.

Ага, так недавно, я даже не помню. Это было еще в начале жизни, одиннадцать лет назад. Как это может быть «словно вчера»? Странно, какая разная память у взрослых и детей.

Вечером я сажусь писать сочинение «Один летний день». Елена Васильевна задала нам его на понедельник. Она попросила описать всего один день из прошедшего лета. Но такой день, который больше всего запомнился, который оставил в душе неизгладимый след. Да, она прямо так и сказала: «Неизгладимый след в душе». Я сразу понял, чтó она имела в виду. У меня есть такой день. Только он не из лета, а из осени. Это день, когда Ангелина пришла в наш класс.

Но как я могу писать о таком? И я пишу, как летом на даче мы с папой нашли маленького щенка и стали кормить его Маринкиной кашей. Я ничего не придумываю, это правда. Щенок действительно жил у нас два месяца, а потом мы отдали его в частный дом нашим знакомым. Мама не разрешила забрать его к нам домой из-за Маринки. Но мне почему-то кажется, будто Елена Васильевна сразу догадается, что совсем не этот день оставил в моей душе «неизгладимый след». Разве может щенок, даже такой славный, сделать так, чтобы в голове звучала красивая музыка, а в животе трепетали бабочки? И чтобы в пасмурный день казалось, что вокруг светло и радостно? И чтобы каждое утро хотелось бежать в школу, чтобы увидеть ЕЕ…